За свою долгую по совиным меркам жизнь Кьят не переживал ни серьезных моральных потрясений, ни ситуаций, что пошатнули бы фундамент его личности до самых основ. Каждый виток его характера закономерно рос параллельно взрослению и обтачивался согласно окружающей обстановке.
Что в детстве, что в нынешнее время Кьят легко загорается новыми идеями и легко приспосабливается к новым обстоятельствам. Честно оценивает свои возможности и в любой обстановке полагается исключительно на себя.
С самого начала общения филин не задумывается о производимом впечатлении и позволяет ситуации пускать всё на самотек, и пусть окружающие оценивают его по мере развития событий.
Легко начинает непринужденный разговор даже с незнакомцами и неприятными личностями, но тяжело открывается для более близкого общения, оставляя совиную долю мыслей и переживаний у себя в голове. Несмотря на эту скрытность в том, что его действительно волнует, он любит поговорить и умеет слушать, а потому считается весьма общительным.
Филин очень эмоционален и проявление его характера зачастую зависит от настроения. В благодушные моменты Кьят не просто дружелюбен, а весел и словно открыт душой всему миру, когда же он устал и раздражен, то своим брюзжанием и ворчанием оповестит об этом всех и каждого, а коли удастся встретить его в ярости, то этот бешеный поток проще попытаться избежать, чем остановить. К счастью, последнее с ним случается очень редко, да и после эмоциональной встряски он быстро отходит и испытывает вину за то, что ляпнул лишнего. Тем же терзается он и тогда, когда его слишком язвительный и острый язык задевает за живое объект насмешек, но говорит Кьят подобное не со зла – просто таково его чувство юмора. На колкости или грубость в свой адрес он или не обращает внимания или с удовольствием отвечает, устраивая из искусных сравнений или низкопробной брани форменный балаган.
В работе всегда аккуратен и не терпит невежества, поверхностного отношения и спешки, что старается привить и своим ученикам. Трагически переносит собственные ошибки и просчёты, и, если их возможно исправить немедленно и "малой кровью", пока никто не узнал, бросит все свои силы и поднимет невероятно бурную деятельность. В противном случае может не признавать их до последнего и спорить до хрипоты и нервного тика у собеседников, даже если будет знать о своей неправоте. К ошибкам других же может быть и снисходителен, и нетерпим – тут всё зависит от его собственного отношения к зверю или птице. В любом случае, если он и не предложит свою помощь, то хотя бы постарается утешить несчастного, испытывая по жизни тягу к заботе о тех, кому нужна его помощь. А уже потом, когда ситуация немного исправится, наверняка прочитает пару занудных нотаций, не сознавая, что слушать их не всегда приятно.

Обычный коренастый представитель своего вида. Высотой достанет до холки некрупному волку, а длина раскрытых крыльев такова, что между противоположными первостепенными маховыми тот же самый волк поместится целиком. В окрасе оперения преобладают бурые и охристые оттенки. Они перемежаются с темными и ржавыми крупными пестринами, которыми сильнее всего покрыты верх спины и крыльев, грудь и голова, а на нижней части туловища пестрины превращаются в тонкие рябящие полосы. Рулевые и маховые перья мягко закруглены и сплошь покрыты чередующимися полосами. Низ крыла более светлый.
На крупной округлой голове выделяются характерные "ушки", состоящие из пучков перьев. Лицевой диск слегка очерчен и на нём ярко выделяются глаза с оранжевой радужкой.
Лапы полностью оперены и на них выступают черные загнутые когти.

Кьят родился на свет в укромной земляной лунке в сердце Пернатого леса. Его родители были уже немолодой благообразной парой, встречающей вместе третье поколение детей, а потому появление первенца очередной кладки встретили со всей ответственностью и опытностью прожитых лет. Между четырьмя совятами не было серьезных драк или склок, конфликты вовремя решались через вмешательство и разговоры старших, и только дух соперничества между братьями превращал эту семейную идиллию в обычную повседневность. Кьят раньше родился, раньше открыл глаза, научился правильно есть и, конечно же, раньше встал на крыло, стараясь предостеречь своих сиблингов от совершенных им ошибок. Но если маленькие сестры и внимали каждому его слову, то чрезвычайно самостоятельный брат делал в точности наоборот, собирая на себе все “шишки” и всё больше эмоционально отдаляясь. В семье, которую часто навещали всевозможные обитатели лесного полога и где каждое событие обсуждалось на десяток голосов, взлёты и падения переживались малышами особенно остро. А потому, едва они смогли начать заботиться о себе сами, брат Кьята покинул лес, и больше им встречаться не доводилось.
Сам же филин и его сестры остались неподалеку от родителей, и, как и вся молодежь предавались беззаботной жизни в пестром птичьем обществе. Ещё до того, как Кьят научился говорить, его жизнь была предопределена – имя он получил традиционно по первому внятному звуку, сосватан традиционно же подходящей по возрасту далёкой родственнице и даже место гнездования ему свили всем скопом и прятали от залётных гостей до дня первой охоты. И, кто бы что ни говорил – его устраивала такая жизнь. Потому что ничего другого, кроме как существования ради своей семьи, он не знал. Однако, в один из дней его первой осени на остров прилетел незваный гость.
Им оказался ворон с выкрашенным красной краской маховым пером. Он собирал новости в их отдаленном краю и первым, с кем он заговорил, оказался Кьят. Незнакомец буквально завладел его вниманием. Словно загипнотизированный, филин не мог не отвечать на его вопросы, а с каждым фактом о мире вне леса словно терял под лапами чувство опоры. Конечно, родители передали детям свои небольшие познания о географии и зверях, что населяют другие края, но все их истории сводились к тому, что нужно уметь мирно жить там, где ты родился, а не шататься по свету. Знания же Незнакомца были другими. Они очаровывали чувством опасности и невообразимостью пережитых им приключений. И в какой-то момент душа молодого филина была почти готова бросить всё и последовать за ним в неизвестность. Но только почти. Увидев потухший взгляд собеседника, ворон вежливо прервал их разговор и сказал на прощание: «Однажды птенец понимает, что мир больше его гнезда, и решается сделать шаг в неизвестность. Твой лес, даже твой остров – это не мир, а всего лишь еще одно гнездо…»
Прошел год, прежде чем Кьят признался себе, что не может не думать об этих словах. За это время он почувствовал перемены в своем мироощущении, попробовал обучиться паре странных ремесел, о которых вскользь рассказывал ворон, и между выклевыванием костей и витьем безделушек из цветов и камней чаще выбирал второе. Родственники смотрели на эту причуду с усмешкой, уверенные, что она пройдет если не скоро, то годам так к двум-трем, а филин тем временем втайне, а затем и открыто совершал вылазки в разные части острова в поисках материалов. Его коллекция пополнялась с каждой неделей, но мастерство - едва ли. Ведь даже он сам спустя пару дней не мог увидеть в поделках ни задуманной головы сороки, ни выщербленных цепочек облаков. И в один из таких моментов, разглядывая маленькую брошь из ягод, которую считал самой удачной, Кьят решился сделать то, что так долго откладывал – рассказал матери о своих терзаниях.
Он боялся, что его не поймут. Но не было ни осуждений, ни общественных слушаний. Ведь, пусть его мать не владела знаниями обработки шкур или шитья нитью, она была действительно мудрой птицей.
«Большинство из нас создано богами, чтобы прожить свою незатейливую жизнь, и даже не задумывается о большем предназначении. Ты другой, мой птенчик, – произнесла сова, когда они сидели одни под самым небосклоном и её клюв по-матерински нежно перебирал его перья. – Твой дух затрепетал под взглядом Кахамея, значит наша жизнь не для тебя. Ты знаешь, куда он тебя зовет?»
Кьят знал – прочь из гнезда.
Перелет на материк оказался успешным не сразу, но упоенный своим начинанием филин не обращал внимания ни на усталость, ни на голод, вновь и вновь штурмовал непривычно большое расстояние, накручивая круги по берегу острова, и учился справляться с морскими ветрами. Закрепившись на побережье Западного королевства, он провел там некоторое время, изучая по обрывкам подслушанных разговоров новости и соотнося их со своими планами. Оказалось, что выбраться из дома навстречу судьбе – это недостаточно подробный список действий. Мир действительно был огромен. Он одновременно и звал его, и пугал, и Кьят чувствовал, что пока не готов броситься в него с головой.
На побережье обитало не так много постоянных жителей из птиц, но иногда забредали четырехлапые звери. Они рыскали по песку и каменной гальке и в какой-то момент филин сообразил, что их целью были морские раковины и блестящие камни, которые он тоже время от времени переносил в своё гнездо и пытался свить во что-то осмысленное. На этой почве они и познакомились. Коты едва не вырвали ему рулевые перья, а Кьят едва не выклевал самому бойкому обидчику глаз, но камень медового цвета с кусочком неба внутри так и не отдал. Стычки повторялись не раз и закончились тем, что коты привели с собой огромного косматого защитника, против которого у филина не было ни единого шанса. Так он узнал о размере медведей и, когда облюбованное им дерево затрещало под напором когтей, принял решение благоразумно покинуть эти места, занявшись исследованием мира и поиском в нём своего места.
Эта кочевая жизнь заняла пять лет.
За это время он окончательно повзрослел. Перестал робеть перед каждый встречным, научился понимать речь и маленьких лис и огромных лосей, дружил и ссорился, дрался за свою и даже чужую жизнь. Влюблялся, но не завел семью. И по крупинкам собрал понимание того, чей внимательный глаз посетил много лет назад его родину, с кем он провел незабываемые недели на западном побережье и кто ненавязчиво присматривался к нему все эти годы в мимолетных знакомствах – Братство! Мастера, чьё покровительство и умения он всё больше мечтал получить и с которыми вновь и вновь его сталкивала судьба! Но была загвоздка: Братство невероятно скрытно и не отдаёт свои сокровища даром, а Кьят хоть и обзавелся жизненным опытом и полезными знакомствами, но в талантах был всё так же беден как церковная мышь. Оставалась надежда на небольшой скарб, который он старательно собирал, мастерил, и носил в сплетенном из травы мешочке. С ним он и вернулся туда, откуда началось его странствие по континенту и куда привели его туманные намеки во снах и наяву.
Филин всё еще не знал наверняка ни имен, ни конкретных мест, а потому решил начать с поисков заинтересованных покупателей на свой товар. Пару раз ему казалось, что у собеседников на языке вертится больше, чем они ему отвечали, один ловкий енот после сделки буквально растворился среди растительности и шума реки, пока Кьят пытался его выследить, а лесной кот, с которым они уже имели честь быть знакомыми, начал задирать его, вынудил распушиться и атаковать, но всё равно загнал на дерево и ушёл восвояси с видом победителя. Однако, несмотря на кажущуюся бесполезность, тактика сработала - Братство убедилось в его интересе и после еще нескольких проверок открыто вышло на связь.
Окунуться в жизнь одновременно и закрытого и свободного, построенного и на взаимопомощи и на торговле, общества, было нелегко для того, кто провел большую часть своей жизни бирюком. Никто не церемонился с новичком и не делал скидок на его видовую принадлежность. Все здесь были равны, но он еще не был им ровней, и с трудом вливался в перипетии внутренних отношений. Иногда ему казалось, что всё происходящее являлось огромной ошибкой, но сердце филина оттаяло, едва он приступил к работе с различными материалами. Первое время наставники присматривались к нему, а он к ним и своим собственным ощущениям. Сначала отмели кожу, затем - дерево и кость. Обрабатывать камень даже для крупной совы было невероятно тяжело, а смекалки и творческого потенциала для изобретения и изучения готовых изделий ему определенно не хватало. И так он поступил в ученики к ювелирам - самое птичье дело!
Где-то везением, где-то напором, а по большей части заслуженным упорным трудом Кьят вписал своё имя среди искусных мастеров Братства. Чем больше он узнавал, тем больше жаждал передавать полученные знания и умения другим и поддерживал идеи открытости общества миру. Теплое отношение к детям сделало Кьята хорошим лектором и учителем, время сгладило память о некоторых конфликтах с коллегами, случившихся по первости, и обострило некоторые новые, и в старом разрушенном замке он уже давно чувствует себя такой же неотъемлемой частью большой многогранной семьи, как когда-то под защитой родительского крыла.